Миякэ прищурился, перевел взгляд на море, затем снова посмотрел в огонь.

— Не называй Кэйсукэ дураком. Не нам его судить. Я вот, например, и сам ни о чем не думаю. Прямо Король Дураков. Понимаешь?

— А больше ничего рассказать не хотите?

— Нет, не хочу.

— Ну и ладно, — сказала Дзюнко. — Но я все равно думаю, что вы человек хороший.

— Проблема не в этом, — покачал головой Миякэ. Концом палки он чертил на песке узор. — Ты, Дзюн? тян, когда? нибудь задумывалась о своей смерти?

Дзюнко, помедлив, покачала головой.

— А я вот частенько.

— И как вы собираетесь умереть?

— Замерзну в холодильнике. Приходилось о таком слышать? Когда дети играют и забираются в выброшенный холодильник, дверца захлопывается, и они там задыхаются. Вот такой вот смертью.

Разметав пепел, обвалилось большое полено. Миякэ смотрел на него и ничего не делал. Отблески пламени бросали на его лицо нереальные тени.

— Потихоньку, постепенно умирать в тесном и темном месте. Ладно бы задохнуться, но не так все просто. Откуда? то из щели проникает воздух, поэтому задохнуться не получается. Чтобы умереть, потребуется еще немало времени. Кричи не кричи — никто не услышит. Никто не хватится. И так тесно, что не пошевелиться. Как ни пытайся, дверца не открывается.

Дзюнко молчала.

— Сколько раз я видел один и тот же кошмар. Просыпаюсь посреди ночи весь в поту. И всегда умираю во сне — в кромешной тьме, жуткой и медленной смертью. Просыпаюсь, но кошмар не уходит. И это в нем самое страшное. Открываю глаза — горло ссохлось. Иду на кухню, открываю холодильник. Естественно, холодильника у меня нет, поэтому я должен понимать, что это — сон. Но в тот момент про это совсем не помню. Продолжаю думать: что? то тут не Так, — и открываю дверцу. А внутри — кромешный мрак. Лампочка погасла. Думаю про себя: неужели свет отключили, — и засовываю внутрь голову. Вдруг изнутри высовывается рука и хватает меня за шею. Чувствую — рука мертвеца. И вот эта самая рука тянет меня своей нечеловеческой силой внутрь.