Симамото подняла валявшийся на берегу обломок доски, выбрала, где земля помягче, и принялась копать.

Я помог ей вырыть ямку, в которой она похоронила завернутую в ткань урну. Где-то закаркали вороны. Похоже, они с самого начала за нами следили. “Смотрите, сколько влезет, - сказал я про себя. - Ничего плохого мы не делаем”. Высыпали в реку пепел, только и всего.

- А дождь пойдет? - спросила Симамото, утаптывая ботинком землю.

Я посмотрел на небо.

- Не похоже.

- Я не то имела в виду. Я хотела сказать, что прах этого ребенка попадет в море и смешается с водой. Она испарится, превратится в облако, прольется на землю дождем.

Я опять посмотрел на небо, потом на реку и сказал:

- Так и будет. Может быть.

* * *

В аэропорт мы возвращались на машине, которую я взял напрокат, чтобы добраться до реки. Погода менялась на глазах - небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие последние клочки лазури, которые мы видели еще совсем недавно. С минуты на минуту мог пойти снег.

- Это был мой ребенок. Единственный ребенок. - Симамото будто говорила сама с собой.

Я взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Грузовики выбрасывали из-под колес грязную снежную жижу, и постоянно приходилось включать дворники.

- Моя девочка умерла на следующий день после родов, - говорила Симамото. - Прожила один день. Мне всего несколько раз дали ее подержать. Такая милая. Нежная... Какие-то проблемы с дыханием, никто толком не понял, в чем дело... Она вся посинела и умерла.

Я не мог выдавить из себя ни слова. Лишь протянул левую руку и накрыл ее кисть.

- Я даже не успела придумать ей имя.

- Когда это было?

- Ровно год назад, в феврале.

- Бедняга, - вымолвил я.

- Хоронить ее я не стала. Положить в темноту... Это невыносимо. Мне хотелось, чтобы она была рядом со мной. А потом я решила развеять прах в реке - пусть попадет в море, прольется дождем...